М.А. Рыблова
г. Волгоград, Южный научный центр РАН
Опубликовано: Женщины и женское движение за мир без войн и военных конфликтов (К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне): материалы Восьмой международной научной конференции РАИЖИ и ИЭ РАН, 8-11 октября 2015 года, г. Старый Оскол. – М-Старый Оскол: ИЭА РАН, СТИ НТУ «МИСиС», 2015. Т. 2. С. 65-70.
В работе представлены некоторые результаты исследований, проводившихся в 2014-2015 гг. в рамках гранта РГНФ и направленных на изучение детских стратегий и тактик выживания в условиях Сталинградской битвы и преодоления травмирующего опыта войны. Собранные в результате проведения 200 глубинных интервью материалы[2], дополненные ранее опубликованными воспоминаниями, позволяют также выявить и проанализировать практики спасения и сохранения детей, используемые их матерями в условиях самой кровопролитной в истории войн битвы, одной из особенностей которой стало то обстоятельство, что большая часть мирных жителей (более 700 тыс. чел.) находилась в городе в период ведения в нем боевых действий[3].
Мирные жители города, состоявшие преимущественно из женщин и детей, за время Сталинградской битвы пережили массированные бомбовые удары (в результате которых большая часть города оказалась полностью разрушенной), кровопролитные уличные бои и последующее изгнание из оккупированных фашистами районов города и пребывания в концлагерях и на принудительных работах в Германии. Тяжелые испытания выпали и на долю тех, кому удалось эвакуироваться из Сталинграда.
Фото из личного архива Кузнецова Б.Б., Сталинград, 1941 г.
Во всех этих сложных, экстремальных условиях оставшимся без помощи официальных властей и мужчин женщинам приходилось самостоятельно решать проблемы защиты и сохранения своих детей. Анализ собранных материалов позволяет говорить о широком спектре применяемых женщинами практик спасения и сохранения детей, включающих создание бомбоубежищ, добычу воды и пропитания (в том числе практики мародерства и воровства), маскировки и введения врага в заблуждение (навязывание на детей повязок со словом «тиф», переодевания, сокрытие истинного возраста и пола детей) и пр.
Собранные нами материалы показывают также, что в первые дни после 23 августа 1941 г. (начало массированных бомбардировок города) преобладали индивидуальные практики самосохранения и спасения детей, но со временем стали превалировать коллективные формы выживания и преодоления военного насилия, в том числе направленные и на сохранение и спасение детей. Эти практики опирались на имеющийся опыт преодоления экстремальных и кризисных ситуаций, который веками формировался в русской народной среде и хорошо изучен этнологами и культурными антропологами на примере дореволюционной России. Традиционно свойственный русским коллективизм и в годы войны, и в послевоенное десятилетие испытывал второе рождение, показав многие свои преимущества перед индивидуализмом и стратегиями личного выживания. Возвращение к традиционным способам выживания в годы войны находило выражение в возрождении архаичных форм жизнеобеспечения и производства, в усилении принципов общинности, взаимопомощи; в таких стратегиях поведения, как альтруизм и непотизм; во всплеске религиозности. Все эти практики широко использовались женщинами-матерями для спасения своих детей. К числу наиболее распространенных могут быть отнесены:
1. Различные формы общежития, когда под одной (уцелевшей после бомбежек) крышей объединялись несколько семей родственников, соседей или даже случайно встретившихся людей:
«… познакомились с жильцами дома на краю поселка. Это были такие же горемыки, как и мы, перебравшиеся сюда из другого района города. Они предложили нам поселиться вместе. Теперь в двухкомнатном домишке стали жить десять человек. Несмотря на тяжелые испытания, мы жили, как одна семья»[4];
«Все мы большой семьей держались вокруг дедушки и бабушки»[5];
«Чтобы не потеряться во время войны, к нам поселилась семья моей тетки»[6].
Иногда такие практики ограничивались объединением детей из разных семей под присмотром одной женщины; совместными кормежками детей:
«А мама и еще двое женщин, тоже с двумя детьми, и одна тетя Паша, у нее трое было детей. Они нашли кусок развалины от старой школы на Советской улице…. И вот так эти женщины организовались, жили такой коммуной… Кто оставался дома, тому детей своих оставляли»[7].
Беженцы из Сталинграда во время привала. Сентябрь 1942 г.
2. Практики передачи детей на время или отдачи навсегда в другие семьи:
«И вот мама опасалась за мое здоровье. Ведь то в окопах, то пешком, то под дождем, а тут питания нет. Женщина одинокая с ребенком, которая напротив в доме жила, попросила маму, чтобы я пожила у нее, а заодно и за ребеночком ее присмотрела. Ну, и мама отдала меня туда сначала»[8];
«Все радовались, а я плакала. Жители села меня успокаивали и привели каких-то людей, которые, не раздумывая, взяли меня к себе. У них своих детей не было. У них было хорошо»[9];
«Через нашу станцию «Бекетовка» шли эшелоны с детьми из Ленинграда. Наша мама бегала к проходящим поездам в надежде взять кого-то из детей для спасения»[10].
3. И женщины-матери и их старшие дети, после того, как мирных жителей фашисты выгнали из города, нанимались в работники, или выполняли временную наемную работу, ходили по домам, прося милостыню:
«Есть совсем стало нечего. Дошло до того, что однажды мама нас отправила милостыню просить по селу. Брат бойкий у нас был. Он никогда не стеснялся, часто ходил, а больше так – зайдет к кому-нибудь и спросит, может, кому дровишек нужно поколоть или ещё что-нибудь сделать. Вот он сделает дело, и ему сунут что-нибудь. Пшеницу, хлебушек, тыквы приносил»[11];
«Для вспашки приусадебного участка хозяин дома заставил маму и тетю Олю впрячься в плуг, сам управлял плугом, а у мамы и Оли текла кровь из носа. Выживание было тяжелым»[12].
4. Вспоминали женщины в условиях бомбежек и боев и нередко позабытые молитвы, обучали им детей. Возрождение религиозности в период Великой Отечественной войны фиксировалась и среди мирного населения, и на фронте. Американская исследовательница Ненси Рис считает, что для русских в период чрезвычайных ситуаций характерно обращение к жанру жалоб, адресованных людям. По ее мнению, эта традиционная тактика русских в трудные времена выработалась как замена прежней молитвы-литании[13]. Однако, материалы времен Великой Отечественной войны показывают, что в эпоху настоящих катастроф возрождается молитва в истинном ее смысле, значении и адресации. Иррациональность происходящего включала глубинные механизмы памяти; и это, конечно, не американский подход к ситуации: «Когда шел бой, мы все становились на колени – так нам мама велела»[14]; «У всех детей была написана молитва «Живые помощи»[15].
Советские женщины и дети возвращаются домой. Авторское название фото — «В родное село». Макс Альперт, 1943 г.
5. Экстремальными даже для системы традиционных практик выживания стоит признать случаи, когда женщины предпочитали смерть одного ребенка для спасения других:
«А еще мама говорила, когда началась бомбежка и все в блиндаж спрятались, спустились в блиндаж, а сестренка осталась на улице. Представляешь? И тетушка кинулась туда за ней, а мать ее обратно тащит: «Пусть лучше ее убьет, чем вас двоих»[16];
«Потом мама пошла, куда не знаю, они пришли двое, посмотрели. Один говорит: «Ей нужно обязательно ампутировать руку». Отрезать руку, я как это услышала… «А то она умрет». А мама говорит: «Пусть она лучше умрет, а то у меня их четверо, и девка будет без руки». Ну, может быть, она это от простоты сказала, безграмотный была человек, но очень добрый»[17].
Нередкими были случаи, когда женщины предпочитали единовременную гибель свою и детей практикам спасения кого-либо из членов семьи (сознательно рассаживались в бомбоубежищах «голова к голове, чтобы погибнуть всем сразу»; женщина-мать повела за собой всех детей, когда немцы заставили ее уносить с дороги мину и пр.).
Первая весна после ужасных сражений. 1944 г.
О героизме и жертвенности своих матерей вспоминали почти все наши респонденты, рассказывая многочисленные случаи, когда женщины в условиях войны оберегали и спасали своих детей исключительно женскими способами: после депортации мирных жителей возвращались в разрушенный город, где шли непрекращающиеся бои, для того чтобы добыть закопанные теплые вещи и вернуться обратно к детям; падали с криком на мешок с мукой или детское одеяло, чтобы помешать вооруженным вражеским солдатам их отобрать, выкармливали детей помоями с помощью газетного рожка и пр. Во всех, применяемых женщинами практиках спасения детей, не было насилия, но за ними стояла несгибаемая сила материнского чувства. Вместе с тем, наряду с этим чувством, имеющим как природные, так и социальные истоки, на поведенческие стереотипы женщин-матерей в экстремальных условиях войны оказывали влияние и четко выраженные культурные установки.
[1] Работа выполнена в рамках проекта РГНФ № 14–31–12036 «Дети и война: культура повседневности, механизмы адаптации, стратегии и практики выживания в условиях Великой Отечественной войны».
[2] Дети и война: Сталинградская битва и жизнь в военном Сталинграде в воспоминаниях жителей города / Под ред. М.А. Рыбловой. Волгоград: Изд-во Волгоградского филиала РАНХиГС, 2014.
[3] Павлова Т.А. Засекреченная трагедия: гражданское население в Сталинградской битве. Волгоград: «Перемена», 2005. С. 229.
[4] Воспоминания детей военного Сталинграда. М.: ООО «ИПК «Знак», 2010. С. 39.
[5] Сталинградское детство. 23 августа 1942 года… Волгоград: ООО «Радуга». С. 69.
[6] Там же. С. 74.
[7] Дети и война… С. 266.
[8] Там же. С. 221.
[9] Сталинградское детство. 23 августа 1942 года… Волгоград: ООО «Радуга». С. 60.
[10] Там же. С. 91.
[11] Воспоминания детей военного Сталинграда. С. 90.
[12] С. Там же. 52.
[13] Рис Н. Русские разговоры: Культура и речевая повседневность эпохи перестройки. Пер. с англ. Н. Кулаковой и В. Б. Гулиды. М.: Новое литературное обозрение, 2005.
[14] Сталинградское детство. С. 74.
[15] Там же. С. 135.
[16] Дети и война… С. 234.
[17] Там же. С. 238.
При частичном или полном заимствовании материалов указание автора и ссылка на источник обязательны.