М.А. Рыблова[*]
Опубликовано: Материалы IX Международной научно-практической
конференции «Традиционная культура славянских народов
в современном социокультурном пространстве». 2 августа 2013 г.
Россия. г. Славянск. – Славянск-на-Кубани, 2013. С. 118-121
В статье представлены результаты полевых этнографических исследований календарной обрядности донских казаков, осуществленных в 1983-2011 гг. Показаны истоки самобытности праздничной казачьей культуры, особенности ее эволюции и трансформации периода социалистической модернизации. Формулируются основные проблемы изучения, сохранения и возрождения традиционных календарных обрядов казаков в наши дни.
Праздники являются одним из ярких проявлений традиционной культуры любого народа. Казачья праздничная обрядность, будучи частью общерусской традиции, всегда демонстрировала свою специфичность, особую самобытность. Однако исследователи традиционной культуры донских казаков нередко высказывали мысль о том, что их обрядность была гораздо менее разработанной по сравнению с общерусской традицией [10]. Профессиональные этнографы хорошо знают, что нельзя сравнивать между собой две разные культуры, но в данном случае исследователи, очевидно, исходили из распространенного штампа советской эпохи, утверждавшего, что казачья традиция представляет собой продолжение традиции общерусской крестьянской.
Констатация того, что многие ритуалы, связанные с хозяйственной сферой жизни (земледелием и скотоводством, в первую очередь), у казаков оказались свернутыми (например, отсутствие обряда первого выгона скота на пастбища, обряда первого зажина и последнего снопа др.) приводила исследователей к выводу о том, что аграрная календарная традиция у казаков была прервана (оборвана) и в целом демонстрировала «безразличие к сельскохозяйственной обрядности» [10].
Объяснения этому давались вполне соответствующие донским историческим реалиям. Речь шла о том, что на Дону долгое время сохранялся запрет на земледелие, что духовной основой казачьей культурой с XVIII в. стало православие, отодвинувшее в сторону многие языческие ритуалы. Отмечали исследователи и тот факт, что у верховых казаков аграрная обрядность была более развита, чем у низовых (последние больше торговали, занимались рыболовством и пр.).
Признавая справедливость некоторых из вышеприведенных замечаний, отметим, что они не дают ни полной картины казачьего календарного праздника, не полного перечня причин его своеобразия. Причем, о своеобразии казачьего календарного праздника исследователи, как раз, почти и не писали, делая упор на то, что он более беден и менее разработан по сравнению с общерусским.
Возможно, именно этой позицией можно объяснить то обстоятельство, что казачья праздничная культура в течение всего советского времени оставалась практически не изучаемой. Обобщающие работы столичных ученых по календарной обрядности русских вообще не затрагивали казачьи территории.
На наш взгляд, есть несколько принципиальных моментов, которые привели исследователей либо к полному игнорированию специфики казачьей обрядности, либо к неполному и неточному ее пониманию:
1. Изучение календарной обрядности донских казаков началось относительно поздно (с 1850-х гг.) и закончилось очень быстро – с 1917 до 1990-х гг. она не исследовалась.
2. Возобновившиеся с 1990-х гг. полевые исследования, с одной стороны, не были широкомасштабными, а с другой стороны, фиксировали поздний, сильно трансформированный за годы советской власти пласт казачьей культуры (отсюда ошибочные выводы о неразвитости обрядности Николы Зимнего и Фоминой недели, об отсутствии у казаков обрядов вызова дождя, первого выезда в поле и др.).
3. Трансформации казачьей культуры вообще шли очень быстрыми темпами и были связаны не только с периодом социалистической модернизации. Казачья традиция подвергалась сильному воздействию городской культуры. Существенным фактором, определившим ее редуцирование, стала отмена сословности.
4. Казачья традиция никогда не была простым продолжением традиции русского крестьянства. Она изначально формировалась, как противостоящая ей, как культура воинская, мужская и маргинальная, отрицающая нормы и принципы статусной (прокреативной) зоны. Воинская составляющая и в период казачьей сословности определяла весь облик казачьей праздничной культуры. Речь должна идти не о деградации прежней традиции, а о формировании на Дону принципиально другой, в которой воин отодвигал на второй план земледельца. Но это приводило не к обеднению казачьей традиции, а к приобретению ею иных – специфических (очень ярких и своеобразных) – культурных характеристик.
5. Роль православной традиции на Дону была очень значимой. Именно православные (прежде всего, двунадесятые) праздники структурировали народный календарный год и либо сминали своей мощью многие элементы прежней языческой традиции (более долгое время сохранявшейся в русской крестьянской среде), либо плотно с ними переплетались, обогащая праздники новыми элементами и смыслами.
Однако при изучении и описании народных календарных праздников исследователи чаще всего фиксировали свое внимание именно на языческой их составляющей. Это связано с давней отечественной традицией: считалось, что только через языческие элементы можно зафиксировать собственно этническую специфику. В советское время эта ситуация была усугублена повальной неграмотностью исследователей в деле православия.
Таким образом, при изучении и реконструкции традиционных календарных праздников донских казаков, на наш взгляд, следует исходить из понимания того, что:
1) казачья традиция изначально складывалась как во многом отличная от русской крестьянской;
2) впоследствии она подвергалась постоянным трансформациям.
Рассмотрим эти положения подробнее:
1. Война и военизированный уклад жизни накладывали яркий отпечаток на всю обрядовую жизнь казачьей семьи и общины. Здесь всегда доминирующей была роль мужчин-казаков, которая проявлялась по-разному. Во-первых, мужчины-казаки выступали как главная организующая сила почти каждого крупного календарного праздника. Участники ритуалов объединялись по типу военизированных мужских сообществ с выборами праздничного атамана и есаула, знаменосца и др. должностных лиц, призванных организовывать территорию праздника. Во-вторых, в структуру всех крупных годовых и престольных праздников гармонично вписывались такие мужские и военизированные элементы, как конно-спортивные состязания (скачки, джигитовки), стрельба, военные парады. В период зимних святок особая роль отводилась мужским обходам домов, происходили выборы атаманов.
Наконец, в казачьей общине сформировался комплекс сугубо мужских ритуалов: посвящения в казаки, обряды проводов казаков на службу и их встречи и некоторые другие. Конными парадами, военно-спортивными состязаниями, кулачными боями, воинскими тризнами на могилах предков были отмечены Масленица, Троица, Покров и так называемые «царские дни» (именины и дни рождения представителей царской семьи). Празднование Масленицы во многих станицах напоминало военные маневры: со стрельбой, скачками, джигитовками, зажиганием снопов ружейными выстрелами и пр.
Очень значимой была в традиционном казачьем празднике XVIII-XIX вв. религиозная составляющая (православная и старообрядческая). Православные священники принимали участие в масленичных панихидах на старых городках, в царских праздниках, в обрядах моления о дожде, в проводах и встречах казаков со службы. Обходы дворов священниками осуществлялись на Рождество, Крещение и Пасху. Большую роль в жизни казачьих станиц и хуторов играли престольные праздники, которые отмечались очень торжественно и пышно.
Значительная часть этих традиционных элементов сохранялась в праздниках донских казаков до конца 1920-х гг.
2. Начиная с 1930-х гг. XX в. культурная модель донских казаков стала кардинально трансформироваться. Вместе с этим изменялась и специфика гендерных отношений, распределение мужских и женских статусов и ролей в рамках семьи и общины. В ходе социалистической модернизации была разрушена основа традиционной социальной организации казаков, связанная именно с мужскими статусами и ролями: местное казачье самоуправление, обязательная военная служба за право владения земельным паем, система подготовки будущих воинов, система обычного права. Это привело к тому, что многие мужские общественные роли и функции в культурной сфере полностью исчезли, другие оказались вытесненными в приватную (иногда – в нелегитимную) сферы жизни.
Начало коллективизации ознаменовало собой полную деградацию праздничной культуры казаков. Наиболее ярко общая картина повседневности конца 1930 – начала 1940-х гг. отражена в рассказах наших информантов:
«Сама я замуж вышла в 1930 г. Свадьбу не отмечали, просто посидели и все. Даже выпить не было ничего. И молодежь уже тогда не собиралась нигде… Стали колхозы, и праздников никаких не было»[3];
«Меня приходили сватать. Мы были оба сиротами, но дядя нам свадьбу играл. Как играл? Пришли его брат с женой. И все. Какой там дивишник, ничаво не было» [1].
«Я замуж поздно вышла – в 1934 г. С мужем не венчались, даже не гуляли, просто сошлись. Я ночью домой сходила, барахлишку взяла, да и на быках переехали…» [2];
«И никаких мы праздников не знали. Ничего не отмечали. Ни на Троицу, ни на Пасху… Одно слово – колхоз. Все только работа… Я сама никаких рассказов не знаю. Времени не было. Все в колхозе работали…Ни вечеринок никаких, ничего». Клуба не было. Нет, развлечений никаких не было. Ни крестины, ни свадьбы – ничего не отмечали. Так, сошлись и живут. Никаких свадеб. Да женихов нам уже и не досталось. Наших женихов всех в войну позабрали и побили. И все, и никаких свадеб. За всю мою молодость двое тока выходили замуж так, что делали свадьбы. Вся жизнь в колхозе…» [4].
Со второй половины 1930 гг., когда остались позади ужасы расказачивания и раскулачивания, в повседневной жизни казаков стали сказываться новые веяния. По мере организационного и хозяйственного укрепления колхозов в казачьих поселениях открывались избы-читальни, клубы, начали работу кинопередвижки.
Применительно к советскому времени наши информанты четко отделяли старые (традиционные) праздники от «казенных». Последние были двусоставными: первая часть проходила в официальных учреждениях (в избе-читальне, клубе), вторая – за их рамками и не регламентировалась официальными властями. Говоря о половозрастной специфике» казенных праздников», стоит отметить, что в них, безусловно, важную роль играла молодежь, но лишь в «официальной части». Они были организаторами и участниками обязательных концертов, театрализованных постановок, агитбригад.
Что касается культурной жизни казачьей общины за рамками официальных структур, то здесь все более возрастала роль женщин. Именно женщины продолжали соблюдать традиционные календарные праздники, сохраняли религиозный опыт, заботились о кладбищах, святых колодцах, родниках. Со второй половины 1930-х гг. религиозные праздники стали отмечаться лишь в кругу семьи. И главными хранителями прежних религиозных общинных традиций и всех семейных ритуалов выступали в это время старики и женщины. После разрушения церквей и гонений на священников именно пожилые женщины взяли на себя функции крещения детей (эта традиция получила название «погружения»). В домах старых казачек собирались для чтения религиозных книг и бесед. Пожилые люди заменяли повсеместно священников при исполнении погребальных ритуалов. В их домах продолжали собираться верующие, отмечались религиозные праздники:
«Меня молиться учила бабушка. Мама все время в колхозе, я ее и не видала… И с бабушкой я на кладбище на праздники ходила…У нас в семье вообще одни женщины были. Мужчины все повымерли…»[5];
«У нас в Бурацкой церкву закрыли. Потом увезли ее в Нехаево. А старик один, дед там жил. И все праздники у него стали отмечать. Бабка у меня религиозная была. Она меня таскала везде, на эти вот, ну, вечером собираются они, на праздники. Паску отмечали, Троицу, Рождество. Молебны служили. Он, этот дед и молебны служил, и паски святил. И такая масса людей собиралась, бабки в основном. И женщины старые ходили на отпевки…. Нет, мужчины не ходили. Ну, их не осталось ни одного, всех побили…» [6].
Старые женщины с маленькими детьми и в 1930-х, и в 1940- и в 1950-х гг. продолжали посещать кладбища и поминать «родителей» на Пасху, Троицкую «поминную» субботу, на Фомин понедельник и Радуницу. Большинство наших информантов 1930-х годов рождения говорили о том, что в их домах именно бабушки сохраняли иконы, читали молитвы перед семейными трапезами. Только с конца 1950-х гг. круг участников «поминных трапез» стал постепенно расширяться.
В послевоенное время дальнейшее развитие социалистических форм культуры и быта сопровождалось повсеместным вытеснением в приватную и семейную зоны традиционных культурных форм. От развернутых празднований важнейших дат традиционного календаря к этому времени оставались лишь небольшие фрагменты.
Продолжалось вытеснение мужских ролей и статусов женскими и в организации досуга и праздников. Так функция традиционных праздничных обходов дворов, лежавшая ранее на мужских группах, окончательно перешла к женщинам и детям. Рождественские обходы дворов превратились уже в чисто увеселительные мероприятия.
Пожилые женщины с детьми посещали кладбища на Радуницу и в «поминную» троицкую субботу. Вместе с тем, многие из наших информантов, чье детство пришлось на 1940-1950-е гг., отмечали, что в это время уже не соблюдалась традиция колядования на Новый год, почти не праздновалась Масленица, а крупные религиозные праздники (Пасха, Троица) отмечали далеко не во всех казачьих семьях. Религиозные традиции и культ сохранялся лишь в тех из них, где были еще живы женщины – представители старшего поколения.
В то же время с середины 1950-х гг. началось возрождение традиционного казачьего свадебного обряда. Далеко не всегда обряд выстраивался в полном объеме, нередко еще отсутствовали многие из составляющих его элементов (смотрины, «печки смотреть», девичник и пр.), но в целом, по сравнению с 1930-40-ми гг., обряд испытывал своеобразное второе рождение. Появлялись в ритуале и новые элементы: наряду со старинными казачьими, звучали современные песни под аккомпонемент гармошки или баяна; брачный поезд выезжал на грузовой машине и пр. Наши информанты подчеркивали, что главными радетелями соблюдения старинных норм проведения обряда были по-прежнему пожилые женщины:
«Мы уже не говорили, это наши старушки говорили притчи…., мы то уже перерождались…Старые люди – пожилые свои песни, старинские играли. Мы их, собственно, не знали. А мы свои играли» [7].
По наблюдениям наших информантов, постепенное «возвращение» мужчин-казаков в традиционную обрядность началось с середины 1960-х гг., когда вместе с повышением достатка на территорию праздника стали возвращаться обильные трапезы со спиртными напитками. С конца 1960-х и особенно в 1970-х гг. традиция употребления алкоголя стала проникать и в такие ранее «заповедные» для нее зоны, как похороны и поминки, поминные трапезы на кладбищах на Пасху, Радуницу и Троицкую субботу. В отличие от прежних времен, на данном этапе роль мужчин в традиционной обрядности чаще всего была сопряжена не с организующим, а с деструктивным началом, о чем с горечью рассказывали наши информанты:
«На Троицу же всегда на кладбище ходили. Яички брали с собой, конфет, печенье. Кто курицу принесет прям целиком вареную. А потом народ расслабился и стали водку с собой брать. Старые-то не пили. Это они с умом были, что не пили. А сейчас вообще нет старых на кладбище, молодежь одна. Вот как входишь, ворота открыты, и там стол сделан. И два алкашенка сидят, пьют. А? Ну, на кладбище же нельзя пить»[8].
«Раньше на Троицу ходили, поминали. А сейчас как поминают? На одного – поллитра. И после похорон поминки – обязательно с водкой. Это с тех пор, как жить получше стали. Но это же кощунство! А водки не поставишь – никто на поминки и не придет» [9].
«Драки у нас были. О-о-о! Это просто дурость уже была казацкая. Дрались камнями и дубинами. На Паску. Пришли мы туда, на кладбище. И туда же заявились мазневские. У них пол-хутора захоронено у нас на станичном кладбище. Ну, и пили, пили, нам мало показалось. Ну, и какой-то к ним полез, ему сопли набили. Ну, шумит, что наших бьют. Такая пошла на кладбище битва! Сначала нас погнали, а потом как подошли к нам вон оттудова вон – колчанские, дъяковские; на кладбище пошли ольховские, атаманские. И тут уж наших пошел перевес, тут и мы их погнали…»[9].
Очередной перелом в распределении гендерных функций и ролей в праздничной обрядности стал происходить уже в послеперестроечное время, с началом так называемого «казачьего возрождения», знаменовавшего собой своеобразный «мужской реванш» в этой сфере. Однако и сейчас все обстоит ни так просто. Современное казачье «возрожденческое» движение является (по сути своей и по организационным формам) мужским. Роль и функции женщин-казачек в нем практически не прописаны. В лучшем случае женщинам отводится роль «художественного» оформления казачьих мероприятий (кругов, конгрессов, парадов и пр.). В то же время вне рамок движения (в реалиях современной жизни казачьих хуторов и станиц) статус женщин-казачек и в семье, и сельском коллективе остается по-прежнему высоким. Именно они, в первую очередь, восстанавливают святые колодцы, часовни, возрождают традиции престольных праздников, общинных ссыпок, песенные традиции казаков.
И если «мужское» казачье движение ориентировано в большей степени на возврат к прежнему (сословному) состоянию казачества (возрождение военных казачьих формирований и выполнение так называемой государственной службы), то женщины в настоящее время, на наш взгляд, в большей степени являются выразителями этнических запросов современного казачества, радеющих за возрождение и сохранение его лучших культурных традиций, не связанных с только с сословным прошлым.
Конечно, это утверждение в большей степени относится к так называемым «реестровым» казакам. Что касается казаков «этнических», то хотелось бы, чтобы их усилия по возрождению казачьей культуры вообще, и казачьего праздника в частности, в большей степени основывались на научных разработках, а не на конструктах, созданным по типу – «это нам нравится, а это – нет», «это нам подходит, а это – нет».
Наконец, еще одна проблема, которую, как представляется, нужно было бы решать сообща – и представителям научного сообщества и самим потомственным казакам, жителям современных станиц и хуторов. Эта проблема связана с попытками возродить казачьи праздники на местах. Здесь уже имеются очень интересные наработки (престольные праздники, во многих местах превратившиеся в дни сельских поселений; проводы призывников в армию; празднования дня Победы, Масленицы и пр.), но есть и ни мало проблем: фестивально-концертный характер многих мероприятий, оторванность некоторых возрождаемых праздников от православных традиций (казачьи Троицы, сведенные к одним лишь скачкам и др.).
Необходим анализ ситуации, сложившиеся в сфере возрождения казачьего праздника, для того, чтобы понять, почему одни праздники приживаются, а другие – нет, что необходимо сделать для того, что казачья праздничная традиция жила и развивалась.
1. Материалы Этнографической экспедиции Волгоградского государственного университета (далее – МЭЭВолГУ), 1998. – Т. 2. – С. 56.
2. МЭЭВолГУ, 1997. – Т. 4. – С. 78.
3. Полевые записи автора (далее – ПЗА) М. 1999 г. в хут.Морской Чернышковского р-на Волгоградской области. Инф. Горячева М. М., 1911 г. р.
4. ПЗА. 2000 г. в ст-це Усть-Хоперская Волгоградской обл. Инф. Ржавскова М.Н., 1924 г.р.
5. ПЗА 2008 г. в ст-це Упорниковской Урюпинского р-на Волгоградской обл. Информ. Кравченко М.М., 1941 г.р.
6. ПЗА 2008 г. в ст-це Тишанская Нехаевского р-на Волгоградской области. Инф. Ежов Л. И., 1932 г. р.].
7. ПЗА 2008 г в ст-це Тишанской. Информ. Рябинкина Н.И., 1939 г.р.
8. ПЗА 2008 г. в х. Артановском Нехаевского р-на Волгоградской обл. Информ. Архипова А.Т., 1935 г.р.
9. МЭЭВолГУ, 1997. Т. 4. С. 80.
10. Проценко Б.Н. К изучению донской календарной обрядности: празднование Нового года // Традиционная культура. 2004. № 4. – С. 49.
При частичном или полном заимствовании материалов указание автора и ссылка на источник обязательны.